Я снова спустился вниз, ожидая, что Холмса разочарует итог моих усилий, и предвидя заслуженную критику. Он же встретил меня, размахивая письмом, которое, судя по всему, только что принесли.

– Вот причина, Ватсон! – сказал он. – Очень похоже на Мориарти! Вы были правы в своих умозаключениях.

И он протянул мне листок.

Я взглянул на Холмса.

– Зачем, во имя всего святого, ему нужно, чтобы Хант продал акции? – спросил я. – Какой толк с этого «Мортона»?

– Начнется паника, и рухнет стоимость шахты, – ответил Холмс. – Вероятно, и другие шахты в округе подешевеют – а ну как Хант знает о своей нечто такое, что может оказаться опасным для остальных. Причем любое возражение с его стороны лишь подхлестнет слухи.

– Да-да, конечно… А потом Мориарти или тот, на кого он работает, скупит все за бесценок.

– Именно! – подхватил Холмс. – И мало того, еще сможет претендовать на лавры героя, сохранившего для горняков источники заработка. Это Мориарти собственной персоной, Ватсон. Его рука! – В глазах моего друга пылал огонь, и, должен признаться, меня это слегка разозлило: охотничий азарт ни в коей мере не сравним с опасностью, грозящей Ханту и прежде всего Дженни. – А теперь, – продолжал он, – что вы узнали от девочки? Как ее похитили?

– Почти ничего, – ответил я. – Боюсь, ее одурманили.

Я повторил то немногое, что она сумела мне рассказать, включая скудное описание конюшни.

– Днем одолжим двуколку и снова поедем в Хэмпден, – сказал Холмс. – Осмотрим тот дом, возможно, сумеем что-нибудь выяснить, а затем поищем конюшню. Хотя я не сомневаюсь, что Мориарти там давно нет. Но сперва нужно поговорить с Хантом и убедить его ничего не делать с акциями.

Его слова повергли меня в смятение.

– Вы не можете просить его об этом! Очевидно же, что мы не в состоянии защитить Дженни. Два дня подряд ее выкрадывают из дома и возвращают обратно, а мы ни разу не видели, ни как исчезала девочка, ни как возвращалась. И не можем помешать случиться этому еще раз.

– Рано отчаиваться, – мрачно ответил Холмс. – Полагаю, у нас есть несколько часов. – Он достал из кармана часы и посмотрел на циферблат. – Сейчас всего шесть минут одиннадцатого. Подождем до двух. Ханту хватит времени, чтобы связаться со своим брокером до конца рабочего дня, и Мориарти получит подтверждение – при худшем раскладе.

– И чем, по-вашему, все это может закончиться? – спросил я, пытаясь увидеть хотя бы проблеск надежды.

Как же унизительна мысль, что придется подчиниться требованиям злодея, и не кого-нибудь, а самого Мориарти. Но мы были слишком уязвимы, ведь речь шла о жизни ребенка. Я знал, что Хант пожертвует всем ради спасения Дженни, и сказал об этом Холмсу.

– Всем, кроме собственной чести, – быстро ответил Холмс. – Его душа будет разрываться на части, но он не обречет на нужду тысячи рабочих, которым нужно кормить своих детей. Время дорого, мы не можем стоять здесь и спорить. Позаботьтесь о двуколке. Я выйду к вам, как только переговорю с Хантом.

– Какой смысл ехать в Хэмпден или на конюшню, если Мориарти там давно нет? – угрюмо спросил я.

– Преступник всегда оставляет следы, Ватсон, – ответил Холмс.

Я с тревогой предположил, что он решил поехать от отчаяния, не имея никаких других идей.

– Пожалуй, не будет лишним, если вы приведете садовника или еще кого-нибудь, кто хорошо знает эти места, – добавил мой друг, уходя.

Не прошло и получаса, как Холмс вернулся. Двуколка, в которой сидели мы с садовником, была готова отправиться в путь. Я успел расспросить нашего проводника о заброшенных местных фермах, которые могли отвечать скудному описанию Дженни, а также о конюшнях, чьи хозяева, скорее всего, не догадывались, что помогают преступнику.

– Вам удалось убедить Ханта? – спросил я, когда Холмс уселся рядом и лошадь тронулась быстрой рысью. – Он подождет?

– Только до двух, – коротко ответил Холмс, и, судя по тону, даже это далось ему нелегко.

Придвинувшись к садовнику, он сразу начал расспрашивать о близлежащих фермах, об их владельцах и о том, в каких отношениях они находятся с Хантом.

Услышанное не показалось мне полезным для дела. Либо садовник – симпатичный пятидесятилетний крестьянин по имени Ходжкинс – не отличался беспристрастностью в отношении хозяина, либо Ханта действительно любили все в округе. Правда, кое-кто слегка ему завидовал, но без злобы. Смерть его жены, когда дочь была еще младенцем, вызвала всеобщее сочувствие. Хант владел немалым состоянием в виде усадьбы, земли и шахты, но свободных денег у него было немного. Он отнюдь не бедствовал, но жил достаточно скромно для человека своего положения. Был щедр с прислугой и жильцами, не чурался благотворительности. Само собой, у него имелись и недостатки, но из тех, что свойственны многим: порой несдержан на язык, склонен к поспешным суждениям, слишком доверчив с друзьями и слеп, когда это удобно.

Холмс все больше уходил в себя, слушая многочисленные похвалы. Ничего нового они не добавляли, лишь подтверждали: нужно не только выяснить, куда забрали Дженни, но, что еще сложнее, извлечь из этого какую-то пользу.

Мы с легкостью нашли высокий дом и, задав несколько вопросов соседям, получили точный словесный портрет Мориарти. Войдя внутрь, снова поднялись в комнату, которая днем удивительным образом соответствовала описанию Дженни, оказавшись светлой и просторной. Там стояла красная кушетка, но камин был чистым и холодным, словно в нем давно не разжигали огонь. Заметив на полу несколько крошек, я сказал Холмсу, что они, скорее всего, от кексов, которыми кормили Дженни.

– Я в этом не сомневаюсь, – без особой радости ответил Холмс. – На подушке остался светлый волос. – Он рассеянно кивнул в сторону красной кушетки, глядя в окно. – Идем! – внезапно сказал он. – Здесь мы больше ничего не выясним. Именно тут он держал девочку, рассчитывая, что мы об этом узнаем. Даже оставил крошки, чтобы мы их нашли. Зачем, как вы думаете?

– Просто небрежность, – ответил я, спускаясь следом за ним и Ходжкинсом по лестнице. – И самонадеянность.

– Нет, Ватсон, нет! Мориарти не бывает небрежен. Крошки оставлены нарочно. Давайте поищем конюшню. Должна быть… какая-то улика. Наверняка он сделал нечто такое, что даст мне ключ к разгадке.

Однако я опасался, что это лишь пустая надежда. Холмс ни за что бы не сознался, что порой свойственная ему доброта вступает в противоречие со здравым смыслом. Естественно, я никогда не говорил об этом вслух.

Мы снова сели в двуколку, и Ходжкинс спросил Холмса, куда ехать. Несколько мгновений тот молчал. Я уже собирался повторить вопрос, боясь, что мой друг не расслышал, когда тот резко выпрямился.

– Где тут ферма? – взволнованно спросил он. – Которая больше всего соответствует нашим условиям?

– Хозяйство Миллера, – ответил Ходжкинс.

– Далеко?

– Без малого две мили. Отвезти вас туда?

– Нет. А вторая из самых подходящих?

Ходжкинс подумал пару секунд.

– Пожалуй, ферма старого Адамса, сэр.

– Хорошо. Вот туда-то и везите нас, и как можно быстрее.

– Будет сделано, сэр!

Ехать пришлось дальше, чем до первой названной фермы, и, должен признаться, я все сильнее беспокоился по мере того, как время приближалось к двум. Холмс нередко прятал от меня свои мысли, но я опасался, что на сей раз у него не больше идей насчет того, как расстроить планы Мориарти, чем у меня. Даже если найдем ферму, что это даст? Нет никаких оснований полагать, что мы застанем на ней Мориарти или что он вообще когда-либо там появлялся. Но заводить об этом разговор с Холмсом я не стал, возможно, просто из робости. Не хотелось услышать, что он растерян и напуган не меньше моего.